Меч ангелов - Страница 64

Я приказал ему возвращаться к близнецам, а сам отправился на окраину деревни, где у берёзовой рощи стояла хижина Вольфи Ламидаба.

– Господин… – Бывший солдат поднялся от очага, на котором что-то готовил в закопчённом котелке. – Может, хотите поесть? Чем Бог послал…

Я присел на спиленный и обструганный пенёк, который заменял в этом скромном интерьере стул.

– Спасибо, – ответил я. – Я не голоден. Но, может, ты выпьешь со мной?

Я протянул ему флягу с водкой, он улыбнулся, склонил голову в знак благодарности и глотнул так, что аж забулькало. Закрыл глаза.

– Сливянка. Жжёная, – произнёс он мечтательно. – Мужик на одном пиве не проживёт, господин. Никак… – Он вопросительно посмотрел на меня, и когда я с усмешкой кивнул, сделал ещё один мощный глоток.

– Взгляни, Вольфи. – Я вытащил из кармана медный перстенёк. – Видел когда-нибудь эту вещь?

Он взял перстенёк из моей руки и вгляделся в него в свете огня.

– Видел, – сказал он. – Ясно дело, видел, господин. Это же колечко Маргаритки, ей его отец не только купил на ярмарке, но и попросил, чтобы на нём буковку вырезали. Это же „М”, правильно, господин?

– Да. Это „M”, – ответил я. – Ты уверен, что это её колечко?

– Да чтоб мне сдохнуть. – Он стукнул себя в грудь. – Девчонка будет вам благодарна, что нашли её потерю, последнюю память по родителям…

– Думаешь, не вернутся?

– Нет. – Покачал он головой. – Раз до сих пор не вернулись, то и не вернутся, упокой их Бог…

– Бедные сиротки, – вздохнул я. – Тяжко жить сиротой, а, Вольфи?

– Ох, тяжко, господин, – вздохнул он тоже. – Но мы добрые люди. Убережём, чтобы с ними зла не случилось.

– В деревне говорят, что дети вернулись, как подменённые. – Я снова протянул ему флягу. – Что это может значить? О каких переменах речь?

Он наклонил флягу ко рту и осушил до дна, я только и видел, как уверенно движется кадык на покрытой пучками волос шее. Сделав глубокий вдох, он икнул, закашлялся и вернул мне флягу.

– Хорошо, – проворчал он. – Эх, хорошо. На службе, бывало, тоже так сидели у огня и потягивали сливянку…

Видно, Вольфи Ламидаб имел очень приятные воспоминания о службе, и, в общем, неудивительно, что они были связаны с выпивкой и отдыхом, поскольку светлейший император был человеком спокойным и не воинственным. Чего нельзя было, кстати, сказать о его наследнике, известные планы будущих кампаний которого вызвали некоторое волнение среди подданных. Особенно тех, которым выпадала честь умереть на поле славы во имя воплощения смелых имперских замыслов. В конце концов, именно молодой император заявил, что войну с еретиками будет вести до последнего вздоха... своих солдат. Слава Богу, пока у него не было на это ни сил, ни средств.

– Так в чём они изменились? – переспросил я.

– Ну, почём мне знать? – Развёл он руками. – Что-то вроде…

– Ведут себя иначе, чем обычно? Говорят по-другому? – допытывался я.

– Что-то как бы немного, – он покачал пальцем у головы, – не так.

Вольфи казался порядочным человеком, но он определённо не был одарён Господом ни острым умом, ни умением красиво изъясняться. Что ж, и это препятствие нужно было как-то преодолеть.

– А конкретней, Вольфи? Что изменилось? Спокойней, парень, подумай хорошо, не спеши…

– Теперь только вместе держатся... – Левой рукой он загнул указательный палец правой.

Это я как раз был в состоянии понять. Горе сближает людей, особенно когда они теряют семью и остаются одни на свете.

– …говорят теперь как-то по-другому, как будто красивее. – Он наморщил лоб и загнул второй палец. – Или как сказать…

Что ж, мне казалось, что вряд ли Вольфи Ламидаб мог служить экспертом в вопросах грамотности и богатства речи.

– …мне показалось, что они будто и не узнали сразу, кто есть кто, а только потом припомнили... – Загнул он третий палец.

И это я был в состоянии понять, ибо случалось, что пережитая трагедия отнимала у людей даже не часть памяти, а оставляла в сознании лишь жалкие крохи от прежней жизни.

– Ну и какие-то они в общем странные, – подытожил он, загибая четвёртый палец. – Да и в мелочах, – добавил он, нахмурившись.

– Ты очень мне помог, Вольфи, – сказал я искренне, поскольку знал, что больше из него ничего не выжму.

Он воодушевился.

– Всегда к вашим услугам, господин, – сказал он бодрым тоном.

– Знаю, Вольфи. И ценю это. – Я встал и попрощался с ни кивком головы.

– Императорская пехота, господин! – почти выкрикнул он.

Я улыбнулся и вышел, пригнув голову, чтобы не разбить её об низкую притолоку.

Я с облегчением дышал свежим воздухом, ибо подозревал, что, во-первых, Вольфи относился к мытью так же, как и мой друг Курнос, а во-вторых, он явно не был мастером в искусстве кулинарии, и то, что готовилось в его котелке, должно быть, умерло давным-давно.