Меч ангелов - Страница 84

– Куда вы молодые всё спешите, – заворчал он. – „Открой”, „закрой”, а ты тут, человече, бегай с рычагом да воротом. Поздно уже, утром приходите…

– Категорически настаиваю, брат, – сказал я, повышая голос. – Ибо дело, с которым я прибыл, срочное и огромной важности.

– Всем вам так кажется, – вздохнул он. – Срочное, огромной важности, – повторил он за мной, иронично выделяя эти слова. – Если б ты знал, сколько раз я слышал подобные глупости...

– Ну, вы видите, – обратился я к Нейшальку, который смотрел на ворота с такой миной, будто размышлял, можно ли взобраться по каменной стене. – С чем ещё приходится бороться инквизитору?

– Да уж вижу. – Он пожал плечами и насмешливо поморщился.

– Окажите мне эту милость и откройте ворота, – попросил я смиреннейшим тоном, глядя вверх.

– Может, может, – ответил на этот раз монах, явно довольный собой. – Но прочти мне сперва, дерзкий мальчик, пять раз „Славу Нисхождения”, три раза „Верую” и три раза „Отче наш”...

– Меч Господень, – простонал я, хотя и обрадовался в душе, ибо надеялся, что привратник понял код и теперь ищет способ, чтобы найти время для уведомления начальства и принятия соответствующих мер.

– Ну, давай, давай… – поторопил он меня.

– Господь наш, Ты принёс Слово и Меч народу своему… –

начал я.

– Громче! – прикрикнул он сурово. – И тот, второй, пусть тоже молится!

Я вздохнул и посмотрел извиняющимся взглядом в сторону Нейшалька.

– Молись, – шепнул я ему, – иначе он нас не впустит.

Он кивнул с мрачным выражением лица, и мы начали молитву ещё раз, произнося её слова почти стройным хором. Привратник некоторое время бурчал нам в такт, но потом я перестал слышать его голос. Я старался чётко проговаривать слова и говорить в меру медленно, чтобы дать ему как можно больше времени. И у меня была скромная надежда, что то, что я делаю, вообще имеет какой-то смысл. Когда мы в третий раз договорили:

и дай нам силы не простить должникам нашим

(мы оба уже немного устали от громкой декламации), привратник захихикал и вместе с нами произнёс слово „Аминь”.

– Теперь хорошо, – сказал он, явно довольный. – Что бы ещё, хмм? Может быть, споёте „Иерусалим, о, неверный Иерусалим”? Очень люблю эту песню.

– Я не буду петь, – прошипел мне Нейшальк почти в самое ухо.

– Могу и спеть, и сплясать, лишь бы меня только впустили, – сказал я безропотно, вновь задирая голову.

– Ну, ладно. Что излишне, то вредит, – проворчал монах. – К тому же, судя по вашим голосам, не особая радость слушать ваше пение.

Он громко охнул, с явно притворным усилием, и, похоже, налёг на ворот, потому что мы услышали громкий скрип. Решётка, преграждающая нам путь в монастырь, дрогнула и начала медленно подниматься.

– Только смотрите за лошадьми, если обожрут нам кусты, то брат Серафим вас за яйца повесит, – строго предупредил нас привратник.

Наконец, мы вошли в Амшилас, и, как и прежде, нас встретил почти пустой двор. Только один из молодых монахов, не обращая на нас внимания, с трудом катил большую бочку, в которой что-то громко хлюпало.

– Ждите, – приказал нам привратник с высоты стены.

Нам не пришлось, однако, долго ждать, потому что вскоре я увидел старшего монаха, который быстрым шагом двигался в нашу сторону. Когда он подошёл, я поклонился ниже, чем привык это делать. Однако в монастыре Амшилас не стоило демонстрировать жёсткую шею и твёрдый позвоночник. Здесь никогда не было известно, кто кем является. Нейшальк не сподобился даже на то, чтобы кивнуть.

–Я Казимир Нейшальк, доктор богословия, профессор императорского университета и магистр тайных знаний, которые вы называете тёмным искусством, – сказал он надменно. – У меня к вам дело неизмеримой важности, но я буду говорить только перед Советом Монастыря. Да, да, я знаю, что двенадцать старых монахов составляют этот совет, и я буду говорить только с ними.