– А где она? – Поинтересовался я.
Он указал пальцем на грубую истрёпанную занавеску.
– Там лежит, – буркнул он. – В комнате.
– А чем болеет?
– А я почём знаю? - Он пожал плечами. - В груди у неё какие-то... - он замолчал, подыскивая слова, - хрипы. Не встаёт уже с год с лишним.
Я подошёл к занавеске и заглянул за неё, не спрашивая разрешения хозяина. В тёмном помещении на неопрятной постели лежала женщина с седыми растрёпанными волосами и землистым лицом. Её глаза были закрыты, и я не думаю, чтобы она меня услышала. Я почувствовал резкий запах застарелого пота и мочи и отступил назад.
– Курт Бахвиц на тебя не нахвалится, - сказал я, внимательно глядя на Матиаса. - Как ты ему помогаешь в тяжёлой работе.
– Люди должны помогать друг другу... - ответил он, отводя глаза.
– О, да, - сказал я. - По всей вероятности.
Я был почти уверен, любезные мои, что передо мной стоит похититель трупов. Однако он не был похож на колдуна, готовящего из человеческих тел ужасные ингредиенты или использующего их для совершения отвратительных чернокнижных ритуалов. Конечно, интуиция могла меня подвести, и я нуждался в доказательствах. Неосмотрительный и менее терпеливый человек, наверное, взял бы Литте на допрос, но я осмеливался судить, что доказательства, полученные путём беседы, гораздо более убедительны, чем доказательства, полученные из признаний на допросе. Ибо содержание признаний, как бы сказать... зависит только от способностей допрашивающего.
– И у Курта тоже беда, - тихо сказал Матиас.
– Ещё бы, – сказал я серьёзно. – Он признался, что крал трупы и использовал части человеческих тел для приготовления страшных заклинаний для покушения на жизнь и здоровье жителей Столпена... Он будет сожжён во славу Божию.
– Нет, это неправда! – воскликнул Литте, а потом тяжело сел на сундук и спрятал лицо в ладонях. – А впрочем, что я знаю... – пробормотал он.
– Почему неправда? – спросил я мягко. – Или вы знаете что-то, что могло бы помочь вашему другу?
– Какой он мне друг... – ужаснулся он.
Ха, меня не удивил такой ответ. Люди, арестованные Святым Официумом, образом, совершенно непонятным, но при этом молниеносным, внезапно теряли друзей, родных и знакомых. Раньше такой человек был окружён толпой родственников и приятелей, и тут, глядь... Вдруг остался один, как перст. Поскольку часть из этих подозреваемых или обвиняемых покинули стены тюрем оправданными, думаю, что, по всей вероятности, они приобрели новый жизненный опыт и новое понимание таких слов как дружба, любовь и верность.
– Однако, вы достаточно дружны, чтобы помогать ему, не преследуя личной выгоды, - уточнил я.
Я заметил, что Матиас Литте сложил руки на коленях и правой рукой придерживал левую, чтобы остановить их дрожь. Напрасно, потому что я всё равно видел все, что стоило увидеть.
– Что ты делал с телами? – Спросил я резко.
Он вскинул голову.
– Й-й-я? – он начал заикаться.
– Да. Ты! Что делал с телами?!
Его нижняя губа дрожала так, будто у него начался приступ лихорадки. Его испуганный взгляд метнулся в сторону сложенных у очага поленьев и воткнутого в колоду топора.
– Не будь дураком, Матиас, – сказал я. – Писание, в своей мудрости говорит:
Ибо мы не сильны против истины, но сильны за истину.
Помни, что только чистосердечное признание может тебя спасти.
Говоря по правде, его уже ничто не могло спасти, но ведь я не обязан был сообщать ему эту печальную новость. Тем более что человек, ещё питающий надежду, в сто раз полезнее, чем тот, кто надежду раз и навсегда утратил.
Литте зарыдал сдавленным плачем, стоная, кашляя и сморкаясь. Я без отвращения смотрел на его искажённое птичье лицо, ибо слишком много грешников я уже видел в своей жизни. Однако чаще всего плачем выражали они лишь сожаление об утерянной возможности творить зло. Время искренней, неподдельной печали наставало, как правило, гораздо позже, когда их тела исполнялись такой глубокой болью, что она чудесным образом достигала до самой души. Я надеялся, что благодать очищения будет дарована и Матиасу Литте.
Пока, однако, я должен был получить доказательства. Слишком много я уже видел людей, которые принимают на свою совесть чужие вины, и мне хотелось точно во всём убедиться, даже в этом случае.
– Где прятал тела, Матиас? – Спросил я ещё раз, и схватил его за плечи.
Его плечи казались настолько слабыми, что достаточно было бы посильнее сжать, чтобы переломать ему кости.
– Я не прятал, – прорыдал он. - Всё сразу съедали. Я варил бууульо-оон... – Он чуть меня не обсморкал, и я отступил на шаг. - И засаливал. Там ещё немного осталось в бочонке.
– А кости?
– Молоооо-ли, потому что говорят, из человеческих костей можно сделать такой порошок, чтоб жена поправилась. Только делать надо в полнолуние...
– Матиас Литте, – сказал я сурово. – Именем Святого Официума вы арестованы. А теперь следуйте за мной.
Он удивлённо посмотрел на меня заплаканными опухшими глазами.
– А-а-а жена? – он заикался. – Что с ней станет, если меня не будет?
– А почему меня это должно волновать? – ответил я и рванул его за плечо.
– Он не чернокнижник, - констатировал я.
– Какая грешная уверенность говорит вашими устами. – Брат Сфорца театрально возвёл глаза к потолку.
– Может, это просто опыт, – ответил я.
– Ну и что? - Засопел элемозинарий. - Вы утверждаете, что он попросту выкапывал останки и пожирал их?
– Не он пожирал, - пояснил я. - По крайней мере, поначалу не он. Он варил из человеческих тел бульон для больной жены, а кости молол, потому что считал, что молотые человеческие кости являются чудесным лекарством от лёгочных болезней. Потом бедность их прижала, и он сам перешёл на так дёшево достающуюся еду...