Меч ангелов - Страница 97

– Откуда они выходят, приятель? – спросил я.

– Еда и напитки. – Он выставил узловатый палец с обломанным почерневшим ногтем. – Квартира. – Выставил второй. – Кроме того, уборка и стирка. – Выставил следующие два.

– Ох, Корфис, не нуди, – ответил я. – Я должен ещё тебя заставлять платить за то, что в этой грязной норе живёт инквизитор. У вас в последнее время были кражи или драки? Грунгал из „Лопнувшего Бочонка” даёт мне номер и питание бесплатно, я хотел было к нему переехать, но там полно крыс, а я не люблю, когда посреди ночи меня будят крысы. Грунгал говорит, что они просто хотят обнюхать кого-то нового. Жаль только, что странным образом органы обоняния у них расположены на зубах, а? – Я засмеялся над собственной шуткой.

Корфиса как-то не развеселило моё чувство юмора. Он сложил пальцы и вздохнул.

– Ты, Мордимер, всегда так всё повернешь, чтобы было по-твоему, – сказал он. – А знаешь ли ты, парень, сколько вина у меня вылакал? Я ведь тебе уже даже считаю всё по себестоимости!

У него не было шансов меня разжалобить. Тот, кто строит второй трактир, не заслуживает того, чтобы плакать над состоянием его кошелька. И, кроме того, вино в таверне слишком отдавало водой. Корфис на ходу подмётки рвал, несмотря на глуповатый внешний вид. Внешность может быть обманчива. Я вытащил из кармана две пятикроновых и один золотой дукат, то есть примерно половину того, что вначале затребовал Корфис.

– Держи, старик, – сказал я. – Может, разживёшься с моей потери.

Корфис скривился, но деньги взял. Попробовал дукат на зуб и улыбнулся.

– Пусть будет мне в убыток. – Махнул он рукой.

Когда он уже вышел, я решил немедленно приняться за чтение протоколов допросов. Уже вчера я заметил, что писец карябал как курица лапой, но, к счастью, в нашей преславной Академии Инквизиториума нас учили в числе прочего расшифровывать подобные каракули. В конце концов, мои учителя прекрасно знали, что писцы не раз и не два весьма охотно облегчали себе допрос бутылочкой вина или водки. Особенно, если во время следствия не было приглядывающего за ними инквизитора.

Я сел за стол, зажёг лампу и погрузился в чтение, зная, что я стал первым инквизитором, который имеет возможность ознакомиться с протоколом. Я читал, и по мере чтения мне становилось всё труднее и труднее поверить своим глазам. Я знал разные ереси, часть из них выявил сам, о части слышал из уст более или менее раскаявшихся грешников. Но я не ожидал, что ересь, когда-то обосновавшаяся в городке Гевихт, вернётся ко мне в самом Хезе. От мерзкого богохульства расходились всё более широкие круги.

– Господь наш, Иисус Христос, умер на кресте, чтобы искупить наши грехи… – сказал один из монахов.

„Возмущение среди допрашивающих”, отметил писарь на полях. И я не удивился, ибо сам был возмущён. Ведь у нас были многочисленные свидетельства, что Господь спустился с Голгофы и вместе со своими Апостолами вырезал пол-Иерусалима, как это не очень элегантно, но в соответствии с правдой, сформулировал когда-то печатный мастер Мактоберт. „Не мир я вам принёс, но меч ”, – сказал Господь, и он был совершенно прав, ибо толпа, освободившая Варавву, заслуживала только того, чтобы даровать им быструю смерть.

– …и тогда в его тело вошёл, – продолжил еретик, – ложный Христос, Зверь о Девяти Головах, который вместе с обманутыми Апостолами воцарился в Иерусалиме…

„Возмущ”, а потом только каракули – только и успел записать дознаватель. Затем приписка: „по истечении двух молитв допрос возобновился”. Интересно, что они делали во время этого перерыва? – задал я себе вопрос. Били допрашиваемого? Это было бы очень непрофессионально, но кто знает? Я посмотрел на список присутствующих при допросе. Четыре человека: председатель суда отец каноник Одрил Братта, судебный писец Зигмунд Хаусманн, мастер-палач Фолкен. Четыре? А куда делся четвёртый? Я внимательно осмотрел пергамент, но на нём не было следов скобления, замазывания или подчистки. Эта деталь должна была избежать внимания читающих протокол. Кроме того, что могла означать приписка: „возмущение среди допрашивающих”? Вы не представляете, наверное, что палач Фолкен мог быть назван допрашивающим, или что это мог написать о себе судебный писец, который вообще не имел права задавать вопросы обвиняемым. Из этого следовал один вывод: кто-то сопровождал отца каноника. Но кто был этот четвёртый человек, и почему его имя не указано в протоколе?

Я налил себе кубок вина, выпил до половины и глубоко задумался. Ну, может быть, остальные протоколы объяснят мои сомнения? Может быть, это просто ошибка, вызванная рассеянностью писца. Но, с другой стороны, довольно странно было упомянуть имя мастера Фолкена и пропустить одного из судей. Один из двух судей. Кто это был, что его имя пропущено в официальном протоколе? Фолкена я не мог спросить, потому что он без сознания лежал в госпитале, но были ведь ещё отец каноник и судебный писарь. Каноник должен был знать, кто сопровождал его в качестве судьи, и будет вынужден поделиться со мной этим знанием. Волей-неволей, так как в данный момент я гончий пёс самого епископа, что означало, что достойный Одрил Братта мог меня ненавидеть, но должен будет вежливо отвечать на любые вопросы, которые я захочу ему задать. Однако я решил, что намного разумнее будет, если сначала я допрошу Зигмунда Хаусманна, каракули которого я имел неудовольствие читать. Я никогда не слышал раньше об этом человеке, но откуда я мог знать, кто именно был судебным писцом? Я полагал, однако, что эту информацию я получу в Инквизиториуме, канцелярия которого всегда старалась тщательно вести поимённые книги.