Как я и ожидал, в Инквизиториуме я нашёл необходимые мне документы, хотя, наверное, несколько предложений, написанных на листе пергамента, трудно назвать документами. Зигмунд Хаусманн не успел отличиться ничем ни особо хорошим, ни особо плохим, и вся запись сводилась к тому, что в течение трёх месяцев он служил в качестве писца епископского суда, был командирован для работы у каноника Братты и жил с матерью на одной из улиц на набережной, недалеко от рыбного рынка. Я вздохнул про себя, жалея, что снова придётся пройти через этот рынок, но решил, что с Хаусманном лучше встретиться в его доме, так как это позволит нам побеседовать спокойно, без вмешательства посторонних людей.
Мне казалось, что к дому Хаусманна мне удалось перенести всю вонь рыбного рынка, но это были, наверное, лишь мои опасения, поскольку я не видел, чтобы кто-либо из людей, сидящих перед домом кривился или зажимал себе нос при моём появлении. Другое дело, что соседи судебного писца не принадлежали, по крайней мере, судя по внешности, к особам с чрезмерно изысканными вкусами и не грешили особой элегантностью.
– Зигмунд Хаусманн, где его найти? – Носком сапога я толкнул ногу одноглазого деда, который в это время выдавливал гнойники между пальцами рук.
В ответ я услышал несколько фраз, которые свидетельствовали о том, что спрошенный мной нищий не был высокого мнения ни о моей матери, ни обо мне самом.
– На втором этаже слева! – выкрикнул какой-то сопливый мальчишка, пробегающий мимо.
Я толкнул дверь и вошёл в тёмный, душный коридор, пропитанный запахом мочи и кала. Что ж, я знал, что судебным писцам платят немного, но не думал, что всё настолько плохо. Другое дело, что Хаусманн работал в этой должности недолго и ещё не успел набрать того количества взяток, которое позволило бы ему сменить квартиру на немного более терпимую. Я поднялся по скрипящей крутой лестнице, и, согласно указаниям парня, повернул налево. У узкого окна в конце коридора сидела молодая, растрёпанная женщина с разбитым лицом и кормила грудью ребёнка.
– Ш-ш-ш, кусается, маленький ублюдок, - сказала она, увидев меня, и ударила ребёнка пальцами по щеке. Ребёнок расплакался.
– Зигмунд Хаусманн, – сказал я. – Знаешь, где он живёт?
Движением головы она указала на дверь, у которой я и стоял.
– Только он болеет, – добавила она, когда я уже отвернулся.
– И чем болеет?
– У матери его спросите. – Она пожала плечами и снова болезненно зашипела. – Как он жрать-то хочет, посмотрите! – сказала она яростно, глядя на ребёнка почти ненавидящим взглядом. – Отец его таким же был. Только всё время жрать ему давай...